12 июля на экраны выходит «Небоскреб», фильм, в котором одноногий герой Дуэйна Джонсона попробует спасти очередное чудо современной архитектуры и инженерии от разрушения, а невинных людей — от гибели. Журналист Алексей Королев для портала iz.ru разбирался, почему умер жанр фильма-катастрофы и что делать тем, кто любит, когда вокруг всё горит и падает.
Человек строит убийцу
Жанр фильма-катастрофы, как ни странно, — один из самых трудных для дефиниции. Чаще всего туда щедрой рукой закидывают любое кино, в котором более-менее большой группе персонажей грозит немедленная и мгновенная гибель: в соответствующих списках можно обнаружить «Скорость» и «28 дней», «Красный рассвет» и «Годзиллу», «К-19» и даже «Терминатор». Странно, что «Списка Шиндлера» нет.
Чтобы не впадать в крайность, для начала сузим рамки до единственно приемлемых: фильм-катастрофа, disaster movie — это кино о техногенном или природном катаклизме в относительно изолированном пространстве (самолет, здание, остров, поезд, в крайнем случае — город), который грозит уничтожить значительное число мирных обывателей.
Кадр из фильма «Годзилла» 1998 года
Любое творение рук и разума человеческих, разумеется, несет в себе немалую угрозу. Но снимать более-менее увлекательные фильмы про топор или «Поэтику» Аристотеля сложно — хотя и такое бывало. Сооружение-убийца должно обладать достаточным размером — или известной степенью автономности от человеческой воли. Небоскреб большой, корабль плывет, самолет летит — везде есть момент неуправляемости, и именно этот гипотетический выход из-под контроля человека и становится отправной точкой для любого фильма катастроф.
Вместо «бога из машины» является бог-машина — субъект ненависти к своему двуногому создателю и объект сопротивления со стороны этого последнего. И чем гениальнее эта машина, тем опаснее она для создателя и/или окружающих — примеров не счесть, от «Наутилуса» до гиперболоида инженера Гарина. Кроме того, человек может воздействовать на окружающий мир косвенно — это было известно очень задолго до появления слова «экология». Землетрясение или тайфун не могут (в фильмах, о которых мы говорим) взяться ниоткуда — их должен вызвать человек, разумеется, чтобы потом поплатиться. Или нет.
Великое прошлое
У классического голливудского фильма-катастрофы есть странный заграничный родственник. Ну подумайте сами: сопротивление надвигающемуся аду оказывают профессионалы. Иногда — мастера героических ремесел, например пожарные. Но гораздо чаще — скучные технари: инженеры, архитекторы, в крайнем случае — летчики.
Кадр из фильма «Аэропорт»
Поскольку все два часа экранного времени полыхать не может — это попросту очень дорого — то до, параллельно и иногда после спасения здания, самолета, корабля герои либо влюбляются, либо вступают в сложные запутанные профессиональные отношения. Обсуждают конструктивные особенности, склоняются над чертежами, обвиняют друг друга в непрофессионализме. Чистой воды советская производственная драма (недаром, когда Госкино понадобился советский фильм катастроф, появился «Экипаж» — производственная драма, разбавленная двумя драматическими эпизодами).
В Америке мастером такого рода сюжетов считался любимец журнала «Новый мир» Артур Хейли — и с экранизации его «Аэропорта» (1970) начался золотой век фильма катастроф. Но подлинной вершиной жанра, конечно, стал снятый четыре года спустя «Ад в поднебесье», феноменально дорогой и богатый фильм, про который нужно знать главное: едва ли не самой большой проблемой продюсеров был порядок размещения в титрах имен Стива Маккуина и Пола Ньюмена. Так, чтобы ни одна из главных звезд 70-х не обиделась. Кроме того, это был первый случай копродукции двух голливудских мейджоров — 20th Century Fox и Warner Bros — в одиночку проект не тянул никто.
Кадр из фильма «Ад в поднебесье»
В «Аде» были заданы все стандарты жанра сразу — и про чертежи, над которыми непременно нужно склоняться, и про опосредованного злодея, сэкономившего на контргайках, отчего всё в итоге и развалилось, и про спасенную в последнюю секунду красотку. Кроме того, стало можно — и модно — звать не одну звезду первой величины, а сразу чуть ли не полдюжины — ведь сборы окупали всё. «Землетрясение», «Гинденбург», «Аэропорт 75», «Перевал Кассандры», «Рой», «Ураган», «Американские горки», «Метеор» — жатва безостановочно шла всю декаду. А потом вдруг как отрезало.
Тревожное воскрешение
70-е, великое и прекрасное десятилетие, были на самом деле довольно скучным временем. Закончилась война во Вьетнаме, Брежнев согласился на разрядку, хиппи выросли. Да, где-то существовали диктаторские режимы и террористические организации, но в жизни западного обывателя они были лишь редкими гостями вечерних новостей. Обезличенный враг в виде бездушного небоскреба или взбесившегося аттракциона очень удачно лег на самосознание людей той эпохи, рационалистичной, сытой и немного инфантильной. Над старыми героями с кольтом посмеивались (ну, если это был не Грязный Гарри), штангенциркуль в умелых руках казался куда более грозным оружием.
В 80-е — время афганской войны, палестинской интифады и распада СССР — наблюдать за борьбой неизвестно с чем стало уже скучновато. Поэтому в качестве компромисса в фильм катастроф добавили реальных злодеев — так появился «Крепкий орешек», который формально еще про то, как всё вот-вот взорвется, но уже с полицейским, а не инженером в главной роли.
Кадр из фильма «Крепкий орешек»
Собственно, тут-то классические disaster movies и закончились. Противостояние двух людей оказалось гораздо интереснее противостояния человека и механизма. А потом случилось 11 сентября 2001 года, и самая бурная фантазия сценаристов и продюсеров обернулась будничным кошмаром тех самых телевизионных новостей, и снимать что-то приключенческое про запертых в небоскребе и обреченных на смерть людей стало попросту невозможно — по крайней мере до поры до времени.
Сейчас время это, очевидно, наступило. Ведь потребность выплескивать свои клаустрофобические страхи, глядя на то, как герои оказываются заперты в лифте на горящем 180-м этаже, — она никуда не делась. А вот архитекторы с рейсфедерами, спасающие этих самых героев, не вернутся, видимо, уже никогда — в новых условиях и супермен должен быть максимально нереалистичным. Ну, например, с протезом вместо левой ноги.
