После почти двух недель войны между Ираном и Израилем Ближний Восток оказался в шаге от масштабной катастрофы. Эскалация, едва не приведшая к полномасштабной региональному конфликту с вовлечением США, завершилась неожиданным и хрупким перемирием, достигнутым при посредничестве Катара и при прямом участии президента Штатов Дональда Трампа.
Напомним, кульминацией конфликта стало вмешательство американцев: удар по подземному иранскому ядерному объекту в Фордо, нанесенный рано утром 22 июня, резко изменил стратегическую динамику. В ответ через сутки Иран нанес ракетный удар по американской авиабазе Аль-Удейд в Катаре, ключевом пункте военного присутствия США в зоне Персидского залива. Хотя все ракеты были успешно перехвачены системой ПРО, сам факт атаки на крупнейшую американскую базу в регионе стал беспрецедентным сигналом: Исламская Республика готова к прямому столкновению, и ее реакция носит не декларативный, а конкретно-военный характер.
Никогда еще регион не был столь близок к тотальному коллапсу. Прецедент прямого обмена ударами между Ираном и США вкупе с продолжающимся израильским участием фактически поставил весь Ближний Восток на грань необратимой дестабилизации. В отличие от Ирака, Ливии или Сирии, Иран не только сохранил целостность государственной системы, но и продемонстрировал политическую волю и военную дееспособность отвечать на внешнюю агрессию. Это стало тревожным сигналом как для США, так и для Израиля.
Однако, несмотря на демонстрацию силы, Тегеран в ходе инцидента четко обозначил «контролируемую эскалацию»: за несколько часов до удара по Аль-Удейду иранские официальные лица через посредничество Катара передали Вашингтону точную информацию о времени и целях предстоящего удара, что, по словам источников в Белом доме, позволило США избежать потерь и интерпретировать акцию как «ограниченное предупреждение». Почти одновременно Тегеран уведомил Вашингтон через закрытые каналы, что последующих атак не будет.
Это стало поворотной точкой. Администрация США заявила о готовности к возобновлению дипломатического диалога. Дональд Трамп связался с премьер-министром Израиля Биньямином Нетаньяху и, получив от него согласие на прекращение огня при условии прекращения обстрелов со стороны Ирана, инициировал процесс политического урегулирования. Ключевую роль в достижении перемирия сыграл глава Катара — шейх Аль Тани. Именно его переговоры с иранскими официальными лицами после удара по американской базе убедили Тегеран принять условия прекращения огня.
Завершившийся виток конфронтации между Ираном, Израилем и США не привел к однозначной победе ни одной из сторон, но обнажил уязвимости участников и продемонстрировал пределы силы в условиях современной ближневосточной реальности. Несмотря на массированные удары и попытки навязать Тегерану военное и дипломатическое поражение, основные стратегические цели Израиля и США достигнуты в полной мере все же не были. Ядерная программа Ирана сохранилась, запасы обогащенного урана не уничтожены, а инфраструктура ракетной программы продолжает функционировать. Поддержка Тегераном «Оси сопротивления» на Ближнем Востоке, включая «Хезболлу», группировку «Ансар Аллах» в Йемене и шиитские формирования в Ираке, также не прекращена. Ни внутреннего кризиса, ни политического переворота в Иране добиться не удалось, несмотря на намерение раскачать сепаратистские настроения. Более того, попытка провести быструю и деморализующую операцию, а именно блицкриг, закончилась ничем.
Показательно, что даже израильская система противовоздушной обороны при всей ее технологической насыщенности не смогла полностью защитить страну от шквальных ракетных атак, нанеся тяжелый удар по ее репутации. Это, по мнению ряда аналитиков, стало крупнейшим военным и психологическим шоком для Израиля со времен Войны Судного дня 1973 года.
США, в свою очередь, не добились капитуляции Ирана, но и фактически отступили от своей первоначальной линии: Тегеран не подписал ни одного нового соглашения (во всяком случае пока). Американская стратегия оказалась раздвоенной между демонстрацией силы и рисками начала полномасштабной войны.
В то же время и иранская сторона также понесла серьезные потери. Провал разведывательных служб, слабость ВВС и систем ПВО, значительный урон экономике, энергетике и промышленной инфраструктуре, а также временное военное поражение КСИР в первые дни конфликта поставили под сомнение не только эффективность обороны, но и устойчивость текущей политической модели. Внутренний авторитет иранской власти оказался под давлением, хотя ситуацию в целом удалось стабилизировать за счет демонстрации ракетной мощи. Текущее положение Ирана можно сравнить с ситуацией, в которой оказался Ирак в 1991 году после операции «Буря в пустыне». Оба государства — региональные державы с амбициями и ресурсами — столкнулись с масштабным внешним ударом, после которого страна оказалась в состоянии частичной изоляции, инфраструктурной деградации и стратегической уязвимости.
В случае с Ираком 1991 года после поражения в Кувейте режим Саддама Хусейна сохранился, но оказался парализован: санкционное давление, разрушенная экономика, девальвация военного потенциала и полная утрата дипломатической инициативы запустили процесс долгосрочной стагнации. На протяжении последующих 12 лет Ирак оставался объектом пристального внимания Штатов. К 2003 году, когда США инициировали военное вторжение под предлогом наличия оружия массового поражения, разрушенный и деморализованный иракский режим не обладал ни внутренней устойчивостью, ни возможностью сопротивляться: его просто добили.
Сегодняшний Иран рискует повторить этот сценарий. Тегеран оказался в ситуации, аналогичной иракской: ослабленная экономика, нанесенный урон инфраструктуре, имеющиеся некоторые внутренние политические сомнения, частичная потеря оборонного потенциала и продолжающееся давление Запада. Ключевой вопрос — сможет ли Тегеран извлечь уроки из иракского кейса. К тому же у Ирана всё еще есть пространство для маневра. В отличие от Ирака начала 1990-х, Иран обладает более развитой научной и производственной базой, устойчивыми внешнеэкономическими связями (в том числе с Россией, Китаем и странами Глобального Юга), а также ракетным и ядерным потенциалом, создающим эффект стратегического сдерживания. Эти активы могут быть мобилизованы не только для выживания, но и для запуска структурных реформ — если будет политическая воля к модернизации и гибкости.
Таким образом, ни один из ключевых акторов не достиг своих максимальных целей. Иран не был уничтожен и не капитулировал, Израиль не добился стратегического выигрыша. Все стороны сделали шаг назад, сохранив за собой пространство для дальнейших маневров — как военных, так и политических.
Конфликт же, вероятно, войдет в латентную фазу, в которой удары и контрудары будут продолжаться в виде эпизодических актов устрашения или точечных операций. Однако нынешняя война, по сути, стала прологом к более затяжному, асимметричному и, возможно, тотальному противостоянию, в котором ставка будет не на ограниченные цели, а на ликвидацию политических моделей друг друга. Цель стратегического ослабления Ирана и демонтажа Исламской Республики остается в силе, как и иранская приверженность продолжению ядерной программы, со всё более очевидными признаками пересмотра ядерной доктрины в сторону создания полноценного оружия сдерживания. Впрочем, в соответствии с извечной ближневосточной традицией, каждая из сторон уже объявила себя победителем. Но за фасадом риторики — угрожающая реальность: хрупкое равновесие, в любой момент готовое вновь перерасти в огонь.
Автор — преподаватель экономического факультета РУДН, приглашенный преподаватель ИОН РАНХиГС при президенте России
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
